Цвета предметов меняются в природе с утра до вечера, в зависимости от положения солнца. Его лучи то пронизывают прозрачные и полупрозрачные предметы, то отражаются от их поверхности; в каждом из случаев они подвергаются неодинаковым изменениям. Кроме того — высота солнца, большая или меньшая облачность и вообще состояние атмосферы имеют громадное влияние на цвета тел. Утренняя и вечерняя зори, сумерки, лунное освещение еще прибавляют к разнообразию цветовых изменений. Во всех этих явлениях есть законность, которую мы должны здесь выяснить.

Цвет всякого предмета составляется из таких же частей, из каких состоит свет солнечный, только некоторые части света почти вполне поглощаются или гасятся телом. Например, киноварь погашает фиолетовые, синие, зеленые части почти вполне; при освещении киноварь испускает из себя только красные лучи и к ним близкие. Трава и листва деревьев выбирает из солнечных лучей зеленые, желтые и синие, частью сохраняет их и испускает, поглощая, более или менее красные и оранжевые лучи. Если киноварь осветить синим или зеленым светом, то она покажется совсем темною, почти черною, потому что киноварь не получает при таком освещении красных лучей, ей необходимых для видимости.

Вообще всякое тело как бы избирает некоторые из цветов, входящих в состав солнечных лучей и отражает или испускает только их, погашая остальные; от этой избирательной способности тел происходят их цвета во всем их разнообразии и разнородности. Только белые предметы как будто не обладают такой избирательной способностью, во всяком случае, и эти предметы отражают от себя не весь свет, на них падающий. Черные предметы также представляют нечто особенное: черный бархат, черное сукно, черный гранит не кажутся в солнечном свету совершенно черными, но серыми, испуская всякого цвета понемногу, и тем отличаются от белых, которые отражают всякого цвета помногу. Однако различные белые, как и различные черные поверхности несколько отличаются между собой. Такая то белая краска холоднее или теплее другой; это значит, что в одной замечается легкая синеватость, а в другой легкая желтоватость. Сахар бел и мел также бел, но их цвета не вполне одинаковы. Подобно тому и черный цвет каменного угля не тождествен с черным цветом различных красок, употребляемых в живописи; есть черные синеватые, зеленоватые, коричневатые, что лучше всего обнаруживается при смешении их с белилами. Отсюда следует, что различные черные краски имеют некоторый господствующий, хотя и весьма слабый, цветной тон.

Серый цвет занимает промежуточное место между белым и черным. Белые и серые предметы наиболее способны принимать цвет того освещения, при котором их рассматривают; белые и серые стволы деревьев становятся красными или оранжевыми при закате солнца, а черные получают лишь слабый цветной оттенок. Березовая кора зеленеет от ярко освещенной близкой травы, принимает голубой цвет со стороны, освещенной синевою неба, и вообще много видоизменяется и чрезвычайно ощутительно. Серая пыльная дорога, серые камни, серые заборы из потемневшего от старости дерева — все эти предметы принимают очень разнообразные оттенки в зависимости от освещения. Листва сероватого цвета, какая у наших ив или у южных маслин, тоже способна видоизменяться очень ощутительно, в особенности по сравнению с ярко-зелеными растениями, которые при вечернем освещении становятся совсем темными, почти черными с коричневатым или красноватым отливом.

Но цвета становятся наиболее яркими при освещении их светом, которого оттенок близок к их собственному, т.е. теплые цвета выигрывают при теплом освещении, холодные — при холодном. Белая и серая бумага гораздо менее красна и ярка при красном или голубом освещении, чем красная или голубая бумага при таких же обстоятельствах. Напротив теплые цвета темнеют, приближаясь в некоторых случаях к черному, при освещении их лучами холодных цветов, например, оранжевый от голубого, а холодные от теплых, например, фиолетовый от желто-зеленого.

Мы говорим про случаи освещения матовых, не гладких поверхностей; гладкий зеленый лист, например, может отражать самые разнообразные лучи.

Очень гладкая поверхность в некоторых случаях почти не сохраняет своего цвета. Например, полированная красная медь может отлично отражать все цвета, даже и зеленый дополнительный к ее цвету, подобно тому и поверхность листьев может отражать с большою чистотою красный свет заходящего солнца. Представляю себе листья лопуха; они так извилисты, что одна часть их отражает синий цвет неба, становящийся впрочем, серовато-зелено-синим, другие части листа, находящиеся в тени, имеют темно-зеленый цвет, а некоторые просвечивают в ярко желто-зеленом тоне.

Из всего сказанного следует, что в глазах художника ни один предмет не имеет определенного постоянного цвета. Нормальный цвет листвы есть зеленый, но, если она сильно освещена или находится в глубокой тени, то может получить тона, чрезвычайно удаляющиеся от зеленого.

Особенную изменчивость представляют в природе тона воздуха и воды. Прозрачные и светлые цвета неба и облаков, и более темные тучи, которые, по контрасту с ярко освещенными предметами земли, могут казаться совершенно черными, представляют обширные гаммы во всех тонах от белого через серый до черного, от светло-голубого и слабо-красного до темно-синего или темно-пурпурного и т. д. Все это разнообразие производится или отражением света от воздуха и воды, из которой состоят облака, или прохождением солнечных лучей сквозь них. Цвет воды, озер, рек и морей определяется по прозрачности: верхушка волны может быть серо-желтая, желто-зеленая, изумрудно зеленая. Мутная вода может казаться при сквозном освещении бурой, почти красной. По отражению всякая вода, может быть, синею, но степень синевы зависит не только от чистоты и силы синевы неба, а в некоторой мере и от цвета самой воды.

Спокойная вода не принимает такой синевы, как покрытая рябью или взволнованная. Во всякой волне вершина более или менее просвечивает, а поверхность углубления более или менее отражает цвет неба и облаков. Некоторые части впадин между волнами так мало получают света, что кажутся очень темными. В отдаленной полосе моря нельзя видеть отдельных частей даже порядочной величины волн, а в ряби, состоящей из очень мелких волн, эти части неотличимы и с малого расстояния; все части сливаются в один цвет, который темнее цвета спокойной воды, благодаря темным частям волн.

В гладкой спокойной воде, при синем небе, темнота, но не чистота, синевы усиливается, по мере близости к зрителю поверхности воды. Стоя на возвышенном берегу моря можно видеть, что вода в близких бухточках гораздо темнее, чем в некотором расстоянии от берега. Это происходит, между прочим, от того, что синий цвет неба, составившийся отражением от воздуха, отражаясь еще раз от воды, при известных обстоятельствах будет очень беден светом, т.е. очень темен. Другая причина потемнения воды, находящейся внизу и почти под ногами, состоит в том, что при почти вертикальном падении лучей, они большею частью пронизывают ее и, следовательно, мало отражаются.

Цвет воды, в которой отражаются деревья или иные предметы, зависит от их цвета, но это отражение не всегда есть только пониженное тонами изображение предмета. Освещенная стена выйдет такою и в отраженном изображении, но было бы ошибочно изображать освещенное дерево только опрокинутым в воде с повторением его светлых и темных частей. В воде отражается большею частью испод листьев. Испод горизонтальных листьев не может получить прямого солнечного освещения даже в момент заката солнца, все равно как потолки комнат, даже на самой высокой башне, не могут быть освещены солнечным закатом. Если солнце близко к горизонту, то все же его лучи падают на земные предметы с некоторой высоты; если оно опустилось к горизонту и даже частью скрылось под ним, то видимая часть солнечного диска посылает лучи только горизонтально, но не снизу вверх.

Мы видим, однако, что солнце, находясь между облаками, освещает верхние края одних и нижние — других; и в этом случае нас обманывает перспектива, Верхние облака обращены светлыми краями, как будто книзу, а в действительности они только более удалены от нас и, будучи обращены к солнцу, освещаются им насквозь. Облака, находящиеся в стороне, противоположной солнцу, всегда освещены, как будто с верхнего края, а в действительности спереди; более удаленные от зрителя и от солнца части этих облаков кажутся перспективно ниже.

О прозрачности тел мы судим по сквозному свету, попадающему в наш глаз. Верхушка волны кажется прозрачной, если чрез нее проходит измененный цвет неба; прозрачность воды при береге явна, если видим сквозь нее камни, песок или водоросли. Даже и тогда, когда очертания подводных предметов не видны, одно изменение цвета воды служит признаком ее прозрачности. Свет проходит извне в воду и освещает дно, но часть света отражается от поверхности воды. Когда отраженный от воды свет сильнее света от песчаного дна, то дна не будет видно и вода не имеет прозрачности.

Случается, что цвет отраженного предмета сочетается с цветом, видимого сквозь воду дна и тогда вода получает новый тон, указывающий на ее прозрачность. Эти тона происходят от смешения лучей, а не красок; желтое дно, видимое сквозь воду, отражающую голубой цвет неба не окрасится от этого в зеленый цвет, а получит тон, который легче наблюдать, чем предсказать. Подобным образом и красный подводный камень не покажется фиолетовым при отражении голубого неба от поверхности воды.

Когда солнце скрывается за тучи или выходит из за них, изменение в цветах предметов поразительно, тем более, что оно наступает внезапно; вдобавок освещенные части предметов находятся рядом с неосвещенными, что еще усиливает их различие. Для того, чтобы заметить постепенное изменение тонов в течении дня, требуется большое внимание, которое дается лишь художнику и привычному наблюдателю, но к солнечному закату изменения становятся для всех очень резкими.

Вечернее искусственное освещение жилищ газом или керосином составляет большую заботу для художника и любителя картин, так как тона картин изменяются и вообще отношение между тонами нарушается. Картина пишется при дневном освещении, причем каждая, наложенная художником, краска или смешение их имеют надлежащие тона; при оранжевом свете газа тона красок совсем другие, потому что краски не могут выбрать все свойственные им цвета в достаточном количестве из керосинового или газового света, имеющего состав, сильно отличающийся от дневного. Киноварь, кадмий, некоторые зеленые найдут в этом свете в избытке все нужные им составные части, и получают такой или даже более яркий вид, чем какой они имели днем, но синим и фиолетовым краскам будет многого недоставать и потому эти тона отдельные, или в смешении с другими, не будут синими и фиолетовыми. Кобальтовая голубая краска кажется при огне фиолетовою, ультрамарин — сероватою, индиго — совсем серою. В большинстве картин появятся такие оптические диссонансы, которые совершенно испортят впечатление от них. На акварель искусственное освещение действует, кажется, еще более фальшиво, потому что тонкий слой водяной краски пропускает сквозь себя оранжевый свет пламени до бумаги, от которой он отражается и присоединяется к измененному этим светом цвету с краски.

Цветоощущение находится вечером в особенном состоянии. Всякий не обинуясь называет цвет белой бумаги, освещенной огнем, белым, хотя цвет необходимо — желто оранжевый и представляется действительно таковым, если бы днем рассматривать в глухом фонаре бумагу, освещенную огнем. Но если этот оранжевый цвет бумаги признается белым, то и другие цвета при огне только тогда были бы признаваемы за настоящие, если б их отношение к оранжевому было такое же, как к белому днем. В действительности это справедливо только для некоторых цветов, а другие остаются трудно узнаваемыми при огне. Во всяком случае цветоощущения глаза при вечернем искусственном освещении оказываются не настолько фальшивыми в градации цветов, как можно было бы того ожидать, судя по чрезвычайным изменениям, действительно происходящим в цветах.

Этот вывод можно бы подтвердить таким опытом. Представим себе, что, находясь в комнате при дневном освещении, мы можем через небольшое отверстие, сделанное в двери, смотреть в темную соседнюю комнату, в которой поставлена картина, освещенная только ламповым светом. Колорит этой картины нам может показаться ужасным, но перейдя в темную комнату и дав глазу время освоиться со светом ламп, мы найдем, что впечатление от картины не так дурно, как казалось нам несколько минут тому назад. Пока мы находились в комнате с дневным освещением, белый цвет был для нас нормою, с которою мы сравнивали все другие цвета и тогда мы находили, что изменение цветов огневым освещением поразительно велико, но когда в темной комнате основою сравнительных впечатлений становится не белый, но оранжевый цвет, мысленно признаваемый белым, то отношение других цветов к этому условному белому покажутся нам менее нарушенными, В особенном состоянии глаза при искусственном освещении нужно искать объяснение, почему некоторые художники могут писать картины при огне, настолько сохраняя отношения тонов, что днем колорит их иногда требует только небольших улучшений, которые окончательно должны быть сделаны, конечно, днем.

Для того чтоб видеть, как перемещается порядок красок, в отношении их светлоты, при переходе от дневного освещения к вечернему освещению керосином, составлен на основании моих опытов следующий список, в котором краски расположены по порядку, начиная с самой светлой.

Из этого списка видно, что порядок светлоты красок значительно переменился, при освещении огнем; например зеленая Веронеза (vert Paul V?ron?se, Deckgr?n) с 4 места перешла на 8. Кобальтовая светлая зеленая (Cobaltgr?n hell) или зеленая Ринманна, с 9 места перешла на 12 и вообще почти все зеленые понизились в ряду, т.-е. потемнели относительно желтых, красных и коричневых. Но при этом всякая зеленая осталась во втором, вечернем, ряду между теми же зелеными, как и в первом, дневном, ряду; например, зеленая окись хрома в обоих рядах темнее кобальтовой светло-зеленой и светлее кобальтовой темно-зеленой.

То же самое замечается и в желтых, красных и вообще теплых тонах; они почти все повысились при переходе из первого ряда во второй, но место каждой из них, между двумя другими, осталось прежнее. Еще надо заметить, что три самые светлые краски, поименованные в начале первого ряда и четыре самые темные, в конце этого ряда, перешли без перемены места во второй ряд.

Что касается до перемены порядка красок вследствие желто-оранжевого вечернего освещения, то, затрудняясь расположить краски рядами по тонам, ограничимся некоторыми замечаниями. Желтые краски мало заметны при огне, так как бумага, принимаемая за норму белого, имеет желто-оранжевый оттенок. Зеленая Веронеза имеет прекрасный мало изменившийся тон, зеленая окись хрома становится серо-зеленою, гидрат окиси хрома становится теплее, но немного отходит от характера дневного тона, кобальт получает фиолетовый оттенок, который еще заметнее в кобальте, смешанном с белилами, искусственный ультрамарин становится мутнее, а в разбелке близок к серому, берлинская лазурь становится зеленее, темный кадмий — совсем оранжевым, светлая охра получает легкую зеленоватость. Все эти цветовые ощущения кажутся таковыми глазу, находящемуся под влиянием вечернего искусственного освещения.